Воспоминания из Житья Стефана Копей
ИСТОРИЯ МОГО ЖИТЬЯ ОТ І СВІТОВОЙ ВОЙНЫ

Стефан Копей, Stefan Kopay, Kоpai

Стефан Копей

Я рожденный в селі Посада Яслиска, пов. Сянок, на Лемковині. Село заселене в большинстві поляками, але мы лемкы як русины народно и религийно принадлежали до парохии русского села Дальова. В нашом селі был великый тартак на четырі гатры, што різал дошкы день и ночь непрестанно, был великий фольварок, где біднійшы люде заробляли собі на житья, был кляштор с польскыми законницями, но и лісничий, який дозерал паньокого ліса.

Недалеко было мале місточко Яслиска, там был постерунок жандармерии и финанцов, бо то лем єдна миля до Чехословацкой границы и дорога веде через села Чертіжне, Габуру, Гбуров до міста Лаборца.

В родині нас было семеро дітей, два братя и пять сестер. Тепер три мои сестры жиют в Советском Союзі, єдна сестра в Монтреалю, Канада, а сестра Анастазия и брат Илько жиют в Линден, Н. Дж. США.

Наш отец, по большой части перебывал завсе в Америкі, зато я як найстарший сын приучувался до, господаркы при родині, и так затяглося аж до 18-го року мого житья.

Коли началася І Світ. Война в 1914 р. наш отец як раз недавно повернул из Америкы, то на першу мобилизацию забрали нам коня, а ненадолго потом забрали и нашого отца до войска, но он дался реклямовати на газдовку, бо были ище малы діти, так што його потом отпустили домов.

На другу мобилизацию в 1915 р. забрали уж и мене на воєнну службу до міста Сянока. Но русска армия была уж в Галичині, то нас рекрутов повезли аж на Венгры до Будапешту. Там абрехтерували нас за два місяцы, а так потом нас всіх умундуровали и зробили уж готову на фронт марш компанию. Тогды нас рекрутов змішали и прилучили, до штандовых вояков, што уж были на фронті, и знов их з нами разом гнали на фронт.

3 Будапешту привезли нас до Кракова и там дали нам уж цілый фасунок на фронт, т, є. узброєние, провиянты для вояка як цвибак, консервы и иншы потребны до житья річы, и то всьо на разі заказано было нам істи. Нас подвезли уж под самый фронт коло Лимановы, там мы розложилися на пару дней и ждали на приказы, а же кухня не подходила до нас уж четведтый день, то гдекотры воякы голодны начали істи свой провиянт. Зато потом они достали тяжку,кару, яку называли “слупок”, што для мене было страшно видіти и призератися на таке.

Тымчасом в дорогі я познался с єдным цугсфирером, котрый уж был раз на фронті, а то был наш краян лемко, а зато он признался мі в секреті, же он боится идти знов на фронт, и што он волілбы ліпше достатися до русской неволі. Я му повіл, та з неволі ты николи жывым не вернеш, бо там они тебе убют, а он каже, того я ся уж не бою, жебы лем посчастило там достатися.

Я взял собі тото до головы, подумал собі дост сериозно, и так потом задумал и я достатися до русской неволи, и так мі потом счастье послужило.

Было то уж под вечер, коли на приказ команды мы подышли уж на фронтову линию и там под гором розложилися на ночь. Через ночь было тихо, ни мы русскых не атакували, ани они нас. Памятам, як раз в тоту ночь мене призначили на варту, но ход я и чул дашто в кряках то я не стрілял, бо до русскых я не хотіл стріляти, а як бы там не было ничого, то я боялся, же будут мене карати, што я здрадил нашу позицию. Видите, и так зле и так недобрі. Но скоро над раном, як начало розвиднятися, было здалека чути русскых, што подходили ближе под наш фронт, а мы мали приказ не рушатися з місця ни вперед, ни взад. И так потом цілый день была стрілянина, русскы стріляли до нас, а австриякы до русскых.

В моим регименті, я был в лершой компании, в першом цугу и в першом швармі на самом правом крылі, так што по правой стороні мене не было никого на фронті. Але перед вечером, коли началося змеркати, русскы зробили наступ на нас на цілом фронті. Козакы обышли ліве крыло и начали стріляти из пулеметов, и так по цілом фронті не чути было нич, лем стрілянину и ура-ура-ура!

Австриякы достали приказ отступати, а русскы ище больше гнали за нами и так розбили наш регимент, што мы не мали уж жадной команды. Много было перебитых, даяка часть поутікали назад, а решта поукрывалися в лісах и потоках. Мы австриякы были так розбиты на всі стороны, бо нас атакували цілу ночь, а там были великы горы, густы лісы и страшно глубокы потокы, так мы и сами не знали где мы находимеся, зато мы ся так потратили по пару вояков ту и там.

Мы на правом крылі не виділи русскых, а они нас зауважыли, но и як засіяли по нас з машингверов, та мы долго лежали так тихо, што никто пальцом не рушыл. Русскы думали, же мы уж побиты, но они взяли за долгий націль, так што кулі дас пять кроков падали понад нас.

Так мы там перестрашены цілу ночь лежали, а рано никто не знал где утікати, бо нас атакували зо всіх сторон и с фронту, и з боков.

Коли началося розвидняти, то мы потрачены воякы ходиме по лісі, всяди тихо и нигде ничого не чути, а не знаме где мы знаходимеся и ніт кого звідатися в лісі. Нас было трьох, там по дальше стрічаме знов трьох, ище дальше двох, и там знов пятьох, и никто не знат где єст наша армия. В лісі, тисне мороз, бо то зима, як раз надходят “Різдвяны Свята”.

Вышли мы на край ліса, там на долині видно малу хату обложену соломом от земли аж до верха. На дворі видно было хлопа и дві жены. Зышли мы на долину, вошли до хижы звідатися где мы, и где австрийски войска.

“О та вы уж позаду дас 15 км за русскыми войсками, бо цілу ночь без перестанку ишли русскы войска”. Жена, только што нам повіла, а в дверях стоят два козакы и кажут “Бросай ружье” и выходи на двор! Нас забрали до команды, где стояла ціла козацка рота.

Уставили нас в линию до ряду, пришол ку нам козацкий капитан, и звідуєся каждого, кто и якой он народности, а к тому додал: “А котрый поляк, тому я у морду дам”. Меже нами были нашы галицкы и буковинскы русины, а были и полякы. Капитан пришол до мене и гварит: “Кто ты такой?” — “Я русский”, — отповіл я. Он вытяг из кишені половину срибного рубля, дал мі и повідат: “Счастлив ты, што попал в плен, будеш жив”.

И як на диво, што тогды всі записалися за “русскых”, не было ни поляков, ни украинцев, а там нас коло фронту ище, было уж около 70 вояков. Поставили нас в ряды и в поход, и никто не знал где нас поженут.

Нас гнали козакы на конях, а мы плінны ишли пішком на ногах, а по дорогі каждый день до нас прилучали новы группы воєнноплінных с другых фронтов. На ночь заводили нас на великы станции в селах, где были великы школы, або в паньскы дворы, где мы спали в стодолах. Козакы, што нас гнали, змінялися в каждый день иншы, а мы плінны ишли цілыми днями на ногах, и так за два тыждні пришли мы аж до Львова.

Там было нас уж 1,400 австрийскых воєнноплінных, нас завели до касарні и злучили нас разом з плінными из другых фронтов. До той касарні приізжала якаси графиня, она привозила там на великом возі хліб для плінных вояков. Незадовго потом во Львові, повели нас всіх на стацию, посадили на товарный поізд, по 40 вояков до вагона. Нам давали каждому по 40 копійок на ден, а всяди на станциях, где остановлялся поізд, была кипяча вода на чай, там были лавочкы (склепкрамниця) где можна было купити собі хліба, а як выстарчало грошей, то и сала до хліба.

Нас привезли до Києва, там пересадили нас на поізд и повезли до Одесы, из Одесы знов до Москвы, а из Москвы повезли нас аж до Омска на Сибирь. Тота наша подорож тревала за два місяцы. Там в Омску была страшна зима и барз великы снігы. Нас повели до великого лягру для воєнноплінных, где было уж много народностей як німцы, мадяры, румуны, но и славяне — чехы, словакы и мы русскы. В тых бараках была страшна зима, здавалося так, же там буде уж наша загыбель.

Але на счестья, за пару дней пришли там два русскы офицеры и кількох солдатов и розділили нас по народности. Нам русскым приказали ставати на єдну сторону, порахували всіх, нас было там 700 русскых всіх разом. Интересно замітити, же ни поляков, ни украинцов там не было, хоц меже нами было много из Буковины и вост. Галичины, но там всі записалися за русскых.

Там нашу русску группу завели потом на желізно дорожну станцию, перевезли за місто на другу станцию и кажут сходити. Там ждали на нас уж богаты господарі из околицы, што приіхали в санях на станцию за нами. Коли мы зышли из поізда, вошли до середины, а там направду по сибирскы убраны мужикы, по два аж по землю кожухы, футровы шапкы на головах и валенкы на ногах. Идут они по меже нас и выберают собі до вподобы, кого захоче. Єден бере єдного, двох, трьох або и больше, залежно, на сколько он має місця в своим домі, и сколько он мал для них роботы на господарстві. Им платила казня по 40 коп. на день за утриманя єдного плінного.

Коли нас звыберали и сажали в сані, то нас убрали в теплы шубы, кожухы, шапкы и дали нам валенкы на ноты. В санях запряженный лем єден конь, бо там барз глубокы снігы, так што конь за коньом тягне санкы за колєйком, як в тунелю, а по боках сніжны стіны. И так привезли нас на деревню, собралися люде, им интересно было знати, што то мы за люде тоты “австриякы”, а нам знов было интересно видіти, якы то люде жиют там на Сибирі. А ружницы не было великой меже нами, кромі того, же там бесіда твердо русска и с початку нам было дост трудно порозумітися. Я, сам попался до богатого господаря в селі Ключонка, такых богатых людей, подобно як у нас “дідичов” на фольварках, их там называли “Чалдонами”.

В том селі было нас 100 воєнноплінных, всі русскы из Галичины, из нами был єден австрийский оберляйтант и фельдфебель, но и трьох русскых конвойных солдатов. В кажду неділю мы сходилися на село, для провіркы и переслуханя даякых жалоб або доносов.

Там мы робили через літо на господарстві за ідло и до того платили нам по пару десят коп. за роботу. Літо там на Сибирі дуже коротке, лем 3 місяцы, але горяче, весна и осень праві незамітна, зато зима долга и тверда, завсе 42 градусы (Цельзиюша) ниже зера. Але зато земля сама чорна, масна, без каменичка и така урожайна, што зерно там за 2—3 дны выросне скорше, як у нас за дві неділі.

Народ там на загал был до нас дуже приятельский и дружелюбивый. Там мы пробыли пол зимы и ціле літо.

На зиму знов нас повезли до міста Самара над ріком Волгом. Там не видно было русскых людей, лем татары и киргизы, ани не видно там коней, а всьо робили верблюдами. Там знов за дротами в бараках, змішаны с воєнноплінными ружных народностей, перебыли мы через зиму. На весну нас всіх русскых забрали и перевезли нас до Одесы. Там в бараках было много новых, только што из фронта привезеных воєнноплінных.

В Одесі, там была для нас робота на пароходы (шифы, угля ладувати, не легка то робота, а до того нами зачали барз тяжко гарувати. Нашы офицеры повіли нам, жебы на рано сидіти в бараках и не виходити на роботу. Мы так и зробили, але за короткый час пришол русский капитан с цілом ротом войска. Капитан дал приказ нам всім плінным выйти из бараков на двор и поставати до ряду, перед цілом ротом збройного войска. Так мы стояли и ждали, што буде с нами. Тогды капитан закликал нашых офицеров, и звідался, ци мы пойдеме до роботы. Офицеры поговорили разом, а потом приказали нам идти зараз до роботы. Так мы робили там через літо и цілу зиму змішаны разом перебыли зме в бараках в лягрі за дротами. На весну нас русскых знов забрали на станцию и поіздом перевезли на меншы группы, по 20, 30 або 50 людей и розослали далеко по желізно дорожных станциях, где сколько было потребно. Там єдны направляли желізны вагоны, поправляли трекы (торы), перекладали або ладували угля на желізны паровозы и т. п.

Я был призначенный до Мариополя и оставался там на місци, але ту мы были уж зовсім свободны и моглизме без надзора ходити або виходити, где мы сами захотіли. Там до Мариополя сходятся желізны дорогы зо всіх сторон, от Москвы и Петрограда, от Смоленска, Києва, Одесы и прочы. Там ставал каждый поізд наберати угля и воду.

Было то в 1917 року, як раз приіхал поізд из Петрограда. Из паровоза вышол управляющий машином с газетом в руках и кричит, же в Петрограді настала революция. Он привюз несколько газет и каже, кто хоче дознатися за революцию, то газета стоит 3 рубля. Люде скоро росхватили газету, но и каждый кто хотіл сам почитати газету, мусіл собі газету откупити за 3 рублі. Коли люде дозналися правду, што в Петрограді царя зошмарили из престола, зробилося замішание. Были такы, што боялися, же буде біда, но революция ширилася што раз больше и многы робочы оставляли фабрикы и заводы и іхали на помоч революционерам. Многы из нашых воєнноплінных так само ишли до большевиков, а мы познавали их по пісні, яку в поході співали:

“Вставай, подымайся рабочий народ,
Бери палки в руки, накрывай господ!”

Зараз видно было, што всі желізнодорожны служащы, инженеры, робочы и руководящы паровозов, кромі поміщиков, всі были зволенниками революции. Но при такой заверухі, началися также и безпорядкы, бо знаходилися хитры люде и шпекулянты, а при том и добры люде або купцы, боялися долгой революции и начали ховати свои споживчы товары. Тогды, многы просты и бідны люде, подобно як и мы воєнноплінны, мусіли стояти и чекати по очереди за хлібом.

Там в Мариополю прожили мы больше як рок часу. Но 1918 р. начали уж приізжати там австрийскы и німецкы поізды, они ладували и заберали всьо што лем попало, навет чорну землю заберали из русской территории, бо тогды ище всьо называли русскым, и там я ище не чул за Украину.

Потом пришли там части австрийскых войск, и нас всіх воєнноплінных заладували на поізд до Австрии, и привезли нас аж до Сокаля в Галичині. Нам всім дали 1 місяц часу на отпуск (урльоп), а потом приказали вернутися, каждый до свого регименту, а мой регимент стоял в Перемишлю. Нас, што повернули из неволи, кликали назад до войска, бо война в Италии не была ище закончена. Коли я вернулся до свого регименту, то мене призначили до марш компании, што через два тыждни должна была идти на фронт над ріку Пияву в Италии. На счестья, як раз брали охотников до школы при машин-гверах. Я не хотіл идти на фронт, то я перший из піхоты записался до той школы. И там при наукі машингверов забрало нам два тыждні часу. Скоро потом знов трафилася нагода до школы при артилерии, знов я перший зголосился за охотника, на науку артилеристов, и там я так само збавил два тыждні. И тым я выграл на часі, бо теперь видно было не спішилися нас послати на фронт до Италии.

Из Перемышля перевезли нас до Ляйтмариц на Судеты в Чехах, где жыли самы німцы. Там пребывали мы даякий час але нас дуже не обучали войскового діла, бо так офицеры як и воякы были перемучены войном. Нас там часом выганяли на поля до роботы при бураках.

Раз по обіді, коли воякы дозналися, же война закончена, и же Австрия войну програла, то всі, котрым недалеко было домов, заберали коні и мундурами, заберали убраня из магазинов, и всьо што могли занести брали домов. Для мене до Галичыны было задалеко брати дашто зо собом, але як я приіхал на польску границю, то там на каждой станции польскы легионеры переглядали каждого вояка и заберали всьо, лем бодай он зашол домов обутый и не голый. Так на конец я уж дома из австрийской войны, а ту застал єм нову паньску Польску.

Коли Австрия роспалася на части, то из ней вытворилися новы национальны державы. И в нашой Галичині, котра была втягнена до Польшы, началися реформы, штобы створити моцну армию для Польшы. До той Армии ишли охотно молоды, як и старты, выслужены уж за Австрии польскы воякы, а также заберали нашых молодых лемков, а так потом кликали и нас выслуженных при Австрии вояков. Но мы старшы, не хотіли больше воювати, то мы ховалися по лісах. Коли польска армия была уж дост “моцна”, то наш пан Пилсудский объявил поход на Києв по Украину. В тот час многы из нашых русскых лемков дизертеровали из польской армии, и укрывалися по дебрях и лісах, бо не хотіли идти воювати против русскых.

И коли мене хотіли забрати, то я так як и другы скрывался по лісах, а польскы жандармы глядали за нами и в день и в ночы, но боялися до ліса заходити. Но коли находили зимны ночы, то мы наближалися до села и спали где кто мог, по загатах, стайнях або стодолах, а жандармы слідили за нами.

В нашой хижі, коло дверей под постельом была выкопана яма, што накрывалася зверха дверцями, якбы подлога. Коли в ночы ишли жандармы, то як пес на дворі забрехал, то я ховался до той ямы. Але раз жандархм зловил 9 рочного хлопця, сына мойого братанка, настрашыл його, же його возме до войска, як му не повіст, где я мам хованку, и хлопец оповіл, што знал, але не признался о том, аж як мене забрали до войска.

Коли я пришол с поля домов, пообідал и зрыхтовали мні добру мериндю до ліса, а ту жандарм уж в дверях. Забрал мене на постерунок до Яслиск, з Яслиск форшпаном отшыковали до Сянока, а потом аж до Нового Торгу. Там стоял уж перший полк Артилерии Горской, и там было “польске моцарство” пана Пилсудского.

Мене не послали уж на фронт, але там оставили при войску, аж до розгрома польской армии Буденным на Украині. Ту я мушу зазначити, щто житье в польской армии было о много горьше и тяжше, як была русска неволя.

Коли мене отпустили из польской армии, то я перебывал дома аж до 1926 року, а потом коли начиналася емиграция, я поіхал до Канады. Тоты, што іхали на шыфі с нами от Львова люде, мали уж своих знакомых в Монтреалю, Торонто, або мали адресы до знакомых фармеров в Канаді, а я давно навет не чул за Канаду, и теперь я никого не знал, ани до никого адресу я не мал. И так в Галифаксі агент посадил нас на поізд (трен) аж до Виннипег, Ман. Нас было трьох товарищей, мы зышли в Виннипег на станции и я пошол до агента, што розсылал людей до роботы на фармы, або корчити лісы. Я звідуюся агента, где буде ліпше, ци оставатися ту, ци идти дальше? А он мі каже, чым дальше в ліс, там больше дров. Я подумал, же чим дальше, тым ліпше и мы послухали агента, а он заслал нас аж до Алберты, провинции. Зышли мы там на станции, и як я увиділ тоту страшну зиму, то така сама, як на Сибирі коло Томска, где я был давно в пліну.

Пришли там фармеры и дают нам роботу корчувати лісы за 30 дол. на місяц. Єден товариш остался там, и до днесь никто не чул за него, а двох нас, рішилизме вернутися назад. Идеме мы на ногах треком ближе до Саскатон, дагде перевеземеся товарным треном, дагде дорогом повезли нас фармеры, а и на ночь мы просилися дагде до фармеров. Так дошли мы до провинции Саскачеван провинции. Там на станции мы стрітили буковинца, што помог нам достати роботу на фармы, за 30 дол. на місяц. Мой товариш пошол до єдного, а я до другого фармера. Выробил он єден тыжден, пришол до мене и повідат, же не годен там дальше робити, — фармер не добрый. Так он пошол дальше, а я остался у мойого фармера.

У того фармера было дость тяжко для нас обох, бо мы не могли порозумітися разом, але я мал уж английско-украинский словарь, так што помалы давали собі раду.

Выробил я там єден місяц, газда заплатим мі 30 дол. и так я сам як палец пустился дальше в дорогу. Никого я не знал и не знал английской бесіды, а до желізно дорожной станции было так далеко, што я устал, не зашол и ноч примусіла мене в канадскых степах в лісу ночувати. Наламал я из дерева голузя, наскладал дост высоко на вогку сурову весняну землю (13 апріля 1926 р.), и там зараз твердо заснул. Там я не был певный, што буде до рана, но встал я рано, иду дальше и ледво там дойшол до желізной дорогы.

На треках была группа робочих, и там єден буковинец повіл мі, же на другой станции берут до роботы. Пошол я зараз и там проробил ціле літо аж до жнив, потом я пошол на фарму, там платили 5 дол. на день, там я робил цілый місяц.

Тогды я купил билет на трена до Монтреалю, але там никого я незнал, тогды зашол на емплоймент офис и мене заслали до м. Квебека, где будувалася фабрика-паперовня. Там мы цілу зиму копали ровы и закладали руры. На весну 1927 р. я вернулся до Монтреалю, там уж теперь знаходил нашых краянов, бо в 1927-28 роках, приізжало найбольше нашых емигрантов. Але уж в 1929 року начиналася депрессия, а позднійше и зо свічком не мож было знайти роботу.

В тот час як чужы, так и нашы люде начали перекрадатися через границу из Канады до Соєдиненых Штатов. И я задумал также зробити так, але грошей было за коротко, агентови треба было дати 40 дол. а до того я немал адресу до никого в США. На счастье, як раз приіхали из Нью Йорка нашы люде до Монтреалю, так они дали мі адрес до себе. Но и так я в 1931 р. перешол границу и приіхал уж до тых краянов в Нью Йорку. Они достали для мене роботу в реставранті, где они сами робили. Там я робил за 10 дол. и істи, шість дней на тыждень. Нас было ту 4-х товаришей из Канады и мы разом мешкали, але же то была небезпека для нелегальных в США так за 9 роков мы переносилися з місця на місце 15 разов, бо боялися, жебы нас дакто не здрадил властям, бо таке часто ся трафляло.

Памятям, гдеси в тых часах, коли редакция Л. С. была перенесена из Огайо до Нью Йорка, раз краян Кокуляк принюс газету “Лемко”, повідат, же собі єй предплатил. “На читай”, гварит. Я взял газету до рук, зачал читати, и своим очам я не вірил, жебы то дашто таке было печатане на чистой нашой лемковской бесіді. Вірте мі, же слезы в очах мі стали, так мі тота газета припала до сердця, же я не мог потом обыйтися без ней.

Бо лем подумати, правда, же я за молодый ище вышол з дому, и обышол столько світа, а нигде я не чул ани не виділ печатаного слова на чистой нашой лемковской бесіді. Нераз я сам собі думал, же о нас лемках никто ани не знат ани за нас не дбат, а ту вижу на свои очы, же и мы маме штоси своє народне, а навет своє родне слово и письмо печатане на свойой родной материнской бесіді.

И так всьо затяглося аж до 1938 р., коли то за през. Рузвелта вышол новый закон, што всі нелегальны емигранты должны зареєструватися, и объявленно законну амнестию (прощение) всім до того часу, нелегальным, и што они можут внести просьбу о першы папері натурализации гражданства Соєд. Шт. Тогды мы были уж смілы и небоялися даякой здрады.

Але, я завсе прагнул выйти из Нью Йорка и достати роботу до фабрикы. Коли Гитлер начал II Світ. Войну, то многы фабрикы выробляли всякий материял и аммуницию на оборону, но до такой фабрикы треба было мати уж ситизен папері.

Коли я довідался, же в Елмайра, Н. Й. єст фабрыка, што можна достати роботу, то я выіхал из Нью Йорка и достал роботу в Амер. Бридж. Ко. где я робил 10 місяцев, але роботу я не любил и лишил, а поіхал аж до Бристол, Конн. Там достал роботу в Бресс Ко. и там я робил 10 місяцов. Але же я завсе хотіл достатися на “Дефенс” роботу, и подал там свою просьбу (апликацию) но завсе коли я там пришол, повідали, же ище не достали позволения. Наконец пришло таке дозволение, я достал роботу и начал робити.

За пару дней потом пришли детективы из Гартфорд, Конн, взяли мене на офис, вывідалися и списали всьо што им треба было и повіли мі, же можу подавати по перший ситизен папір и так я зробил. Але за пару дней пришол знов якисий детектив и повідат, же я под арештом и же мене за 30 дней одошлют назад до Канады, але тымчасом я мусіл зложити $500 дол. запоруку (кавцию) за себе. Тогды я нанял адвоката, и он зажадал $500 дол., штобы мене боронити и злегадизовати. И там в Дженерал Моторс Ко. в фабрикі я робил аж до 1948 року, а коли я там лишил, то знов я вернулся до Нью Йорку.

Потом, як раз тогды потребно было человіка за управителя до К. Р. А. Центра в Юнкерс, Н. Й. и я принял там роботу, где я послужил аж до сентября 1960 р., а коли я лишил в К. Р. А. Центрі роботу, то я пошод за стражника (гвард) до Кляйна Ко., но и там я робнл за 2½ рока, а потом я пошол жити до Лемко Парку в Монро, Н. Й.

Теперь на закончение мойой истории, хочу спомнути, што в 1963 р. я поіхал до Совітского Союза отвидіти свою родину. Для мене было интересно видіти, якы там за тот час зашли переміны, бо за царскых часов я прожил там 3½ рока. Но тым разом я не был на Сибирі, а был я 4 дны в Москві, 4 дны в Києві, там был я в Каневі на могилі Т. Шевченка, побывал по пару дней в Донецку, в Сочи, коло Чорного Моря и на Кавкаскых горах, аж так поіхал я до Львова и там я перебывал у своих краянов и родины за 11 дней.

Найперше спомну, што на загал я зауважил там огромный прогресс и великы зміны на ліпше. Давно за царя по великых містах было видно только величавы церкви, и теперь красуются церкви, але при том видно также великы и красивы забудовы, величавы школы, готелі, великы паркы, широкы и чисты улицы. Люде там теперь обчитаны, учены и образованы, зато они интересны и сериозны, не такы як давно были закріпощены крестяне. Коли мы присіли уж на аеродромі во Львові, то мі аж на душы легше стало. Велика гурма краянов с квітьом на руках чекали уж на мене. Аж ся сердце крає из радости при чувствительной встрічі с родином и краянами, але я мало кого познавал. Потом там у Львові приходили мене видіти родина, краяне, знакомы и не знакомы люде, а всі они там выглядали и чувствовалися, як бы єдна родина. Заходили там всякы бесіды меже нами, а в том и за нашу родну отчизну Лемковину, но видно было, же каждый з жальом и слезами в очах и не охотно о том споминал, но теперь они назад вертатися не хотят, бо не навидят они польскых порядков. А по мойому взгляду, они там так чулися подобно, як и мы ту в Америкі, не дома а на чужині.

Ту мушу зазначити, же я сам не мал охоты и не поіхал до Польшы, отвидіти нашы стороны и опустошены села, бо и я отчувам до поляков жаль, же они выгнали народ из його родной и прадідной земли. Там они забрали и мою родну хижу и мою власну отцовску землю.

Там во Львові нашы люде высоко цінят нашу народну организацию Лемко-Союз, одобряют и цінят нашу народну газету и роботу в Америкі. И я теперь мушу признати тоту велику заслугу, бо мы лемкы без народной организации Л. С. и без свойой народной газеты, не мали бы мы жадного народного значения, бо поєдинчо мы каждый як тота муха, што як полетит світом, никто не знат где, або коли она загыне. Но мы зме люде и народ, человік што має свой розум, чувство людске и душу народну, зато мы всі сознательны, як пчолы до свого улия, должны трудитися разом и горнутися до свойой родинной и народной группы.


Стефан Копей,
Лемко из Посады Яслиской,
повіт Сянок, Лемковина.



[BACK]