О. ВОЛИНЕЦ
На Рубежах Лемковской Пущы — О. Волинец
(Перепечатано з “Лемковской страницы”)

На полночный заход од дорог, якы розходятся з перехрестя на полноч од Крыниці, званых “крижовком”, простягнулася горека місцевость, яка єст неод’ємном частином Низкого Бескиду, кордон якого проходит од Телицкого перевалу, долином річкы Камениці, аж до Нового Санча, а од того міста вздовж желізной доpoгы и шосом до Грибова.

Околицу тоту характеризує значна низинность, в поровнанию з полудневыми горскыми верхами. Горы мают ту форму куполів и, звычайно, покрыты буковыми и смереково-ялицовыми лісами. Высокостьом досягают они 882 м. над уровньом моря.

3 них треба згадати найвысшы и найбольше для околиці характерны: Скольник — 620 м., Каня — 697 м., Солиско — 685 м., Маргонь — 775 м., Сапальска гора — 830 м., Поставне — 802 м., Убич — 882 м., Чершля — 871 м.

Дальше на схід и полноч місцевость значно обнижуєся, ланцухы гор стаются низкыми, а самы горы часто стоят окремо, як бы одорваны од тых ланцухов. Розорваны они глубокыми межегорскыми долинами. Місцевость особливо в трикутнику меже селами Камінна, Крильова Русска и Мацєйова, роздідены глубокыми долинами, часом зо стромыми узбочами.

На отдали 15—17 км на полночный заход горскы пасма и окремы горы остро урываются стромыми, тереновым порогом до долины річкы Дунаєц. Выступляют ту лем невеликы низкы пасма подвыщень и “островны горы”, звичайно, лем в своих верхніх яругах вкрыты лісом.

На полноч од той территории, меже Новым Санчом и Грибовом, зачинаючи од взнесения “Постане” (816 м), місцевость значительно обнижуєся, горы ту не досягают навет 500 м., а великы лісовы комплексы уступляются орным полям и лукам.

Стары лемкы тот тереновый порог называют “Грань”.

В ясный, теплый, майовый ден выходжу з автобуса на пристанку Пташкова. Разом зо мном выходит ище штырі особы: я, обтяженый туристичными праладями, дві молоды сельскы газдыні, што повертаются з ярмаку в Новом Санчы, молода, рухлива людина, яку на перший погляд можна зарахувати до гнешньой сельской интелигенции, и стара бабуся, што приіхала в свои родни стороны з Приморя.

Праві всі мы идеме до самой Богушы, села, до якого доходит можлива для пішохода дорога. Идеме вздовж малой горской річкы. Жены по ярмаку мают про што бесідовати и, звычайно, мают чым похвалитися. Молода людина, як одразу выяснилося — то был сельский учитель, што робит ту перший рок; иде он разом зо мном и выявлят зацєкавление як мойом особом, так и мойом туристичном метом.

3 розмовы довідуюся, што молоды жены прожывают в селі Богушы, 8 км од пристанку, а старенька прямує ище дальше, до села Билцаревой, ище кілька км за Богушом.

Дорога несподівано повертат на схід, и меже высокыми деревами видиме типову деревяну лемковску церков, што стоит над поточном. Для ориентации пытам своих супутников, ци то уж село Королева-Русска. Жены подтверджуют моє припущенне, але єдна з них несподівано звертат мою увагу на тото, што тепер неє уж ани Русской Королевы, ани Польской, а — як казал ксьондз — сут лем Дольна и Гурна Крільова. Я показал жені туристичну мапу, где был видочный напис: “Крільова Русска”, але жену тото не переконало.

Молодый учитель подтримує мою позицию:

— Як-то, — повідат, адже ту на мапі зазначено.

Жена не погоджуєся:

— Адже сам ксьондз казал. Казал ище, што и тоты люде, якы ту проживали, — то поселены в тых околицях монголы, бо росийский цар послі повстания заселил тоты землі монголами, а уж послі той войны монголов повыселювали, бо они против повстанцов воювали.

Учитель аж подскочил на місци:

— Як-то, якы монголы?! Я так само историю в школі вывчал, але такого николи не чул, то выдумка!

Створилася неприємна ситуация. Бабуся смотрила на жену, яка про монголов росповідала, и покывала головом. Учитель горячково звернулся до бабусі.

— Чом же вы молчыте, та-ж вы місцевы, ту народилися и ту прожывали. Ци вы даколи чули што-небуд про монголов?

Бабуся долго смотрілася в далечину, як бы хотіла в ньой найти правдиву отповідь.

— Так, мои дорогы, я русинка, а тепер прожывам далеко над морьом, але колисий ту ище од діда-прадіда мы всі проживали, ту посеред тых гор и лісов я народилася и выросла, и не лем тоты села, але кажду стежочку знам. Ниякых монголов ту цар не поселювал, бо ото посмотте — церков ту стоит, як повідают, уж якых 300 літ, аж од старости похылилася, а як стары люде памятают, то народ ту был хрещеный и в своих звычаях выхованый. А ото там зараз посмотте — потічок тот, што попід церквом тече, то так од давна Королівком назывался и плыне он до самой річкы Каміницы. Стары люде з давен-давна переказували, што за тым потоком кордон проходил. Там, як бы в сторону Санча, земля до польского короля належала, а ту на схід до русского короля, а тота річечка — Королівка, была границом. Але, што то оповідати, не погодилися чомуси меже собом королі, зачали ворогувати и страх не любили єден другого..

Єдного разу сталося так, што польский король зо своими вояками и людми полювал в тых сторонах в лісах на медведя, а и лісы были не такы, як тепер. Ище за мойой памяти, и як родиче мои оповідали, дерева были не такы, як тепер, а грубы, высокы, от такы, як ище тот віковічный дуб, што при потоці лишывся.

Загнал, як повідают, польский король звіря дуже сильного и лютого над берег той річкы, але в погони за ним отбился далеко од своих людей, та нашолся сам на сам зо страшным звіриском. Біда, видно, пришла корольови и зачал он трубіти, людей кликати. Але на тот час, так само ту в тых лісах, од сходу полювал и русский король зо своими людми. Почул он, як далеко в середині пущы труба тревожно заграла, и поспішыл зо своими людми на помоч.

Як приіхали они в тото місце, на берег річкы, то увиділи, што величезный роззлощеный медвід зо злостьом шмарился на самотного короля. Поспішыл товдиль русский король з помочом, поспішыли и слугы, и медведя забили.

Королі забыли старий гнів, простягнули єден другому руны, обнялися и ото под тым дубом заприсягли меже собом не ворогувати. Повісили они на голузках того дуба щит и святий образ, а старий дуб признали прикордонным (приграничным) деревом меже своими землями.

Стояли мы вшыткы под величезным дубом, який величаво простягал над нами своє грубые голузя. Княжого щиту давно уж неє, але на потужном пняку дуба видніє стара різба — образ, што, як оповідали стары люде, был ту одколи их діды памятали.

Встали мы с под вікового дуба и помалы рушыли в дорогу. Старенька ишла за нами, часом збыхала. Молодый учитель спостерюг, што уж давно минул свою бочну дорогу до села Камінна, але в спрічці и под вражением оповідань бабусі того и не зауважыл, Схопился, махнул руком и щез в гущавині молодых дерев.

Жены ишли молчкы, и лем єдна з них штоси тихо на ухо другой шепнула, пізніше сказали нам: “Счастливой дорогы!” — и щезли в садку.

Перешли мы уж и Богушу — з єй мальовничом старом церквом, школу и кілька большых будинков.

Бабуся ишла позаду, лем од часу до часу бесідувала до себе:

— Ксьондз казал..., а одкаль он знає? Монголы — повідат.

Село уж кончытся, але перед нами вырастат велика мурувана будовля, майже нова. Видно, што была то церков, але зовсім иншого типу, бо будинок вносил якысий дисонанс в архитектурну цілость того лемковского села.

— То церков? — порушыл я тишу.

Бабуся посмотріла на мурувану будовлю ниякого стилю, махнула руком:

— Неє чого и споминати, бо лем нещестя на село од того упало, сусід з сусідом сварилися, діти з родичами зачали ворогувати. Оно было таке не лем в нас, але и поиншых селах, особливо ту на рубежи, в Камінной, Верхомлі и в иншых місцях.

Мимоволі пригадалася мі передвоєнна акция переходу лемков грекокатоликов на православие, што внесло розлад в громадске житя того краю.

Село кончилося, мі треба было змінити кєрунок на полудне, в сторону Камінной. Бабуся мусіла ити просто на всход до Білцаревой, она затрималася на горі под капличком и, показуючи мі кыйом на всход, повіла:

— Там проживат моя дочка з зятьом и дітми; до них я йду на гостину, на літо — покаль впораются з роботом, то я дома при дітях побуду, бо уж два рокы, як я ту гостювала.

— А там, на мори, в кого вы прожывате?

— В сына, добрі там мі, ничого там мі не бракує, бо и господарство одповідне, и хыжа велика, тепла, и склепы з товарами, вшытко єст, але як лем зачнеся весна, пригріє солнце, деревина вшелеяка порозвиватся, тягнне мене ту. Сын каже мні:

— Вы бы, мамо, кус походили, меже людми побыли бы, на озера бы зоркнули, сколько там людей, човнів, авто...

Я послухам його, а такой своє знам.

— Пуст мене, — повідам йому, — на місяц-два до Марисі, я єй там при дітях поможу, на лісы посмотрюся, гробы родных, цмынтари упорядкую, бо сколько мі того віку лышилося...

Она ище раз посмотрілася в свою сторону, потом посмотріла на мене и повіла змучено:

— З Богом идте, пане, где вам треба.

Мы розышлися своими дорогами. Я ишол долину, на полуднє. За королевскым потоком дорога пошла вгору. Крок за кроком зближался я до могутньой зеленой стіны лісу и за даякий час нашолся в його нетрях. Дорог ту, правду повісти, зовсім не было, а як и были, то нагадували они скорше ледво видны стежкы меже гущавином ліщыны и молодой бучины.

Дальше вгору ліс рідшал, цілый час трафлялися большы букы и смерекы, што взносилися по кільканадцет метров вгору або розлогыми голузями затінювали глубокы яругы, якым и просувалися мало замітны струмочкы. Не смотрячися на тото, што ден был сонечный и теплый, в лісі одчувалося вогкость и тінь.

На недоступных, стромых скалах, где ище не досягнула людзка рука, або з якых не можливо было вывлечы зрубане дерево, росли остатні “могиканы” пущы — смерекы-велетені з мохом пороснеными пняками, росохаты навползгнилы букы и дубы — остатні решткы колишньой пущы.

3 высокых верховин розлягался краєвид зеленого моря лісу и лем где-не-где, на пласкых прогалинах квитли яблінкы и черешні — свідоцтва людзкых осель. Дале зелень лісов переходила в дымову блакит, што зливалася з небом.

Было ту, так тихо, што найменьший шелест звертал на себе увагу, и лем ритмичне стукание жовен порушувало тоту тишу.

Долітал часом запах спаленого дерева и дыму, а в долинах — запах черемхы и глоду. Сонце зачало уж сідати, коли я вышол на велику лісову прогалину — перед мном была Камінна.

Од того села стежками до шосы было ище кілька километров.




[BACK]