Село Лосье, Горлицкого повіту, лежит на подножью Карпатскых гор, уж по сусідству с польскыми селами. Отколи я запамятал його, оно мені все дуже подобалось: не длятого лем, што оно мое родне село, но и длятого, што в нем находилось ядро больше прогрессивного и культурного житья нашого лемковского народа.

Не дуже оно было велике, бо лем 140 домов было в нем. Але зато мы мали в Лосью прекрасну двоповерхову школу, и три учители были напостоянно в той школі. Дівчата и хлопці могли подготовится в той школі прямо до поступления в гимназию, яка была в Горлицах. Там мы мали и Русску Бурсу, в котрой могли жити нашы ученикы зо сел и посіщати гимназию. Я памятаю кілька учеников, котры у нас в Лосью подготовились и были приняты в гимназию.

Была также в нашом селі гарна церковь. Памятаю ще священника Йоанна Дуркота, котрый в перву світову войну сиділ с моим отцом на постерунку жандармерии в Ропі, як заложникы цілого села.

Была читальня им. М. Качковского. Там молодежь собиралась для культурной, роботы: читали книжны, учились представления давати, співати хором и т. д. Памятаю добре, як о. Петро Карел был ище студентом, то за його проводом был показованый фильм в нашой читальні. А то было перед первом світовом войном. То врізалось мі дуже глубоко в память, бо я таке чудо первый раз в житью виділ. Як на екрані показался малый хлоп с усами, а дуже грубый, то я перестрашился и давай ногам знати.

Мали мы в Лосью 2 пекарни, 6 торговых лавок, або як мы их называли “склепы”, с розмаитыми товарами, и великий кооператив. Первым управителем в кооперативі был Мойсей Дудка. Были и дві корчмы.

Но треба правду повісти, што лосяне не были дуже працовиты в полевой господарской роботі, хоц мали и свои господаства, як и по иншых селах. Были и такы, што косу не знал поклепати, або за плугом піти, або зерно посіяти. Але зато он был господарь добрый и богатый. Вы спросите: та який с него мог быти газда, як не знал косу поклепати? Но йому не треба было косу клепати и косити своими руками, бо он мал инший способ до доброго и легкого житья.

С давен давна лосяне занимался торговльом с мазьом, оливом, дегтьом, а притом была и меньша торговля ложками, кошиками, корытками, лопатами, пищавками, солянками, попельничками и т. д. Было много, много больше такых дробных товаров, якы они розвозили и продавали. А іздили далеко — до Румынии, по Венгрии, по Чехах, Шлезку, Восточной Галичині, Буковині, цілой Польші и по старой России аж и по Финляндии. Одны из них поіхали на 2, 3 и 4 тыждни, тай назад додому. Привюз грошы, дал жені, а сам назад в світ вести торговлю. Жена оставалась дома и оплачала робочых, котры на полю робили, бо до Лосья народ на роботу с цілой Лемковщины ся сходил, як до фабрикы. В Лосью заробил добре, а ище лосянскы жены роботников добре годували.

Другы лосяне іздили дальше, то додому приізжали лем раз на рік. Выіхали из дому перед весном, то верталися на Рождество и цілу зиму уж дома сиділи. Поіхал собі до Горлиц и накупил што лем душа забагла.

Такий лосян лем дбал о добры кони, а решта то он мал грошы и мог купити, што хотіл. Но добры кони были на первом місци. Он не дбал, скилько заплатит за них, лем жебы были найліпшы и найкрасшы. Я памятам добри якых 30 пар коней такых, што их мало где можна было узрити. Но в моих часах Григорий Дудра мал найкрасшы. То были чудесны кони, оба каштаны, оба мали по коліна ногы білы и лисину на чолі білу. От Лосья до Горлиц єсть 15 километров, то тоты кони проіхали за 45 минут. Як тоту пару коней знаный богач пан Длугош увиділ, то постановил собі, што мусит их за всяку ціну достати. И брался до них — запросил до себе Григория Дудру, взял го на свою конюшню и каже йому:

— Выберай собі пару из моих коней, што видишь, и в додаток тобі дам 2,800 корон.

А Гриц и на то не пристал.

Но, на превеликий жаль, пришла война в 1914 року, так наш Дудра мусіл дати задармо одного коня на “форшпан” для войска. Тогды и мене взяли на тоту роботу. А за другым пришло русске войско до нас, то козакы його забрали.

По войні уж и наше село упадало. Не один лосян собі горько заплакал, як и наш Гриц Дудра.

Мали мы в Лосью двох кравцев, што шили убранье, яке кто захотіл, сукняне або цайкове. Они принимали и учеников до себе. Одного учня памятам до ныні. То был Максим Карпяк из Климківкы. Другий был Пейко из Устья Русского. Было их больше, ало по многых роках я уж забыл.

Мали сме в Лосью гандлярей с коньми, то были один єврей Мосько, а другий Петро Карел. Он іздил на купно коней до Кросна, Ряшева, до Старого Санча и по другых повітах. Он уж подберал кони до лосянской подобы. В тот самый час он был много, много літ громадскым війтом, але он на каждом місци провадил всьо мило и розумно про себе и цілу громаду.

Мали мы в Лосью и трьох шевців — два євреи, а один наш, Юрко Шквирк. Он был добрый шевц и учньов тримал. Што я памятям, то у него выучилися на добрых щевців Василь Климковский, из Климківкы; и другий такой з Лосья — Петро Карел, сын Василя.

Были в Лосью и дві мясарни — одна єврейска, а друга уж наша, котру тримал Иван Шквирк. Он по селі ходил и поросята бил людям, кто собі выховал для свойой потребы. Притом он и дома тримал всьо из будженины — колбасы, шинкы и т. д. Был и другий різник — звался Иван Спульник. Он был різником по свойой профессии, але притом он был много літ в нашой церкви за дьяка, при помочи Ивана Гижы и Михаила Ющака.

Дробном торговльом занимался т. зв. у нас “кошикаре”. Они іздили по Польші и по Угорщині (теперь Словакия и Карпатска Русь). Я сам был такым кошикарем. Мы продавали кошикы и всякий деревяный товар. Кошикы мы купували в селі Лацкова на Спишу. Мы платили по 20 грайцари гуртом який был — великий ци малый, а продавали по ціні от 30 грайцари до 3 корон.

Яворовы лыжкы мы купували в селі Новиця, Горлицкого повіту, и платили 18 грайцари за один тузин, а продавали по 4-5 грайцари за одну штуку.

Мали мы также пищавкы (сопілкы), вырабляны на Пряшевщині в селі Зборова: платили мы за 6-діркову пищавку 1½ грайцара, я продавали по 9-10 грайцари. Другий сорт — такы великы фуяры мы купували по ціні 3 грайцары за штуку, а продавали по 20-25 грайцари.

В Пряшеві купували сме корыта хлібны по 40-75 грайцари, а продавали по 2-5 корон.

Дітскы забавкы мы получали головно в Галичині, в місточку Кольбушові. За деревянного коника разом с бричком мы платили по 4 грайцары, а продавали по 12-18. Там также вырабляли точены слоикы пастухам на сыр и масло, веретена, прядна, кудели, терна на попер и др.

Мы то всьо возили на возах и іздили по Угорщині.

На Спишу, в селі Ружбахы, вырабляли опалкы, малы и великы, коней кормити. В Левочи, на Спишу, купували сме березовы мітлы.

И так тото всьо мы возили и іздили с ярмаку на ярмак або торг. Ту и кони мусіли быти добры, жебы вытримали іздити от міста до міста с такым ладунком на возі. В день коням спочинок, а на вечер ізда половину дорогы и потом з рана другу половину, штобы быти завчасу на ярмаку и достати добрый пляц, бо як попал на підлый пляц, то и торг был підлый. А росходы такы самы, ци много продал товару, ци мало.

Лем одно было добре: дорогы на Угорщині и за старой Анстрии были добры от міста до міста. Як сме перешли галицко-угорску границу, то и дорога зараз ліпша. Там звали Орябинску гору — была долга и прикра, але добра дорога до самой Любовни, и дальше, до Кежмарку, до Попрадуміста, через Суботу до Новой Веси. Там было много болгаров, котры вырощували зеленину, и то само в Левочи.

В Новой Веси через ціле місто был широкий бульвар и великы школы, где учились вшелякых профессий. Коло цементовой дорогы были лавкы до отпочинку. Ярмакы были раз в місяц, а торгы каждый четверг. Дальше — Левоча: місто на горі. Скади бы ни іхал, то все в гору. Ярмакы были раз в місяц, а торгы кажду пятницу.

Русского народа там было много. В Подградью так само много русского народа. Но місто уж на долині стояло собі, як звычайне старе місто, ничого замічательного в нем не было, хибаль одна капитула, где училися на католицкых попов.

Мы іздили всяды — на запад и восток. В Кромпахах было уж живійше, бо там мали копальню руды желізной, то народ робил, и торговля была добра. В Михаловцах так само можна было легко продати.

В Пряшеві ярмак был каждый понедільок. Місто дуже гарне, велике, дорога цементова, бульвар высаженый деревцями; и лавочкы под каждым до отпочинку. Русского народа много, навет русска церковь коло головного бульвара.

Дальше до Кошиц. Місто велике, округле. Церковь русска гарда. Місто гуляще. Мы іхали до Рижнавы, но мы там лем переіздили через него, бо там в селі Бетлей жили один наш переселенец, лемко из Климківкы Афтан Гудак, и он занимался том самом продажом, што и мы з Лосья, то мы не хотіли йому збыткы робити, же он там обыватель, то най собі тримат свою ціну.

То всьо было до первой світовой войны. Можу сказати, што в тых часах лосянам поводилося дуже добри, хоц их прозывали “мазярами”. На то я можу отповісти, што профессия их была дуже добра и доходна. То не было підле занятие быти мазяром. Такий лосян не робил собі нич с того, же над ним другы подсміхувалися и называли погордливо “мазяром”. Он думал собі: “И я можу над тобом посміятися, бо с тебе мам заробок. А ты посмійся, лем купуй дальше.”

Такий мазяр мал на возі мазь, смаровидло, розмаитый олій до машин и на скору. То вшитко ишло из одной бочкы одного сорта, але який кто хотіл, то у лосяна было вшитко. Хотіл дегтю, то и деготь ся зробил. А доход был добрый. Я наведу тут примір. Купил лосян в фабрикі в Горлицях 4 бочкы мази, отъіхал 2 мили и уж зачинал продавати. Он платил за бочку 3 короны. В бочкі было 200 літор. Продавал по 10 грайцари літру, то продал 15 літор мази и уж свои грошы за бочку выручил, а 185 літор оставалось чистого доходу. За один день он заробил 37 корон. Так кто и на якой профессии мог тото заробити?

Дальше треба сказати, што такий мазяр мал не лем мазь, но и олій машиновый и всякы смаровидла, на котрых так само чистый заробок был дуже высокий. На возі он мал больше бочок, то лем пошол до иншой бочкы, и уж давал, што вы хотіли. Хотіл человік дегтю, то достал и дегтю, а то была проста ропа зо земли. То был дуже дорогий товар, и продавался на кватеркы, як медицина. 10-гарнцова бочечка коштувала одну корону, а продавалось то по 20 грайцари за кватерну, так хоц лем 18-20 кватерок продал денно, уж мал красный заробок.

Порахуйме с каждого товару всьо разом, то мазярови пришло чистого доходу штодня от 80 до 100 корон и выше. И як он мог противитися тому, што його мазяром зовут и сміются над ним? За то село Лосье было найбогатшым селом на Лемковщині. Мали гарну мурувану на два поверхні школу, гарну церковь, гарди ся уберали, дітей до высшых школ посылали. И домы мали гарды. Через село проплывала річка Лосянка, через котру было построєно 13 бетоновых мостов своими власными силами, без посторонньой финансовой поддержкы. Было и 5 телефонов в селі. И робочых было много в Лосью с цілой Лемковщины. Каждый мог в Лосью заробити, бо лосянскы газдове не занималися полевом господарком, лем торговльом.

Так в Лосью было веселе и счастливе житье. Але пришла потом несчастна панска Польша Пилсудского, тай всьо пропало, як роса на солнці. Або лучше тоту панску Польшу можна поровнати с гусеницями в зеленой капусті. Хоц бы яка здорова была капуста, а гусениці єй съіли. Так и тоты польскы панове присіли народну господарку як гусениці, и всьо знищили.

Найперше начали будувати свою армию. С початку хотіли мати “патриотичну” армию из охотников, як и в старой Польші мали шляхетску армию. Містецкы анткы с охотом ишли в армию, бо думали, што все так буде, што все будут платити охотникам. Але як збудували армию, то панове перестали платити охотникам, лем сказали: мате служити задармо Панству Польскому и заохочувати другых служити задармо. Но охотников было мало, то давай по селах силом брати. С тым было уж трудно, а найтруднійше было нашого лемка до той панской польской армии загнати.

Я тут росскажу историю одного нашого лемка из Климківкы Стефана Гудака. Його покликали до ассентерунку, а он не показался. На другий день уж польскы анткы пришли за ним в село. Он зараз дознался от малых дітей, бо то дітвора не любила тых антків. Мой Стефан дал знати ногам, уж єсть в лісі, и так мучился в тых лісах: в день выходил на поле робити, а на ночь до ліса спати. И так продолжалось пару тыждни.

В одну неділю по обіді взял он коня на поле. На концу села был их сінокос коло потока, котрый называли Кельчиків поток. Стефан был недоспаный, змученый, так припял коня, а сам люг, тай заснул. Не сподівался того, што польскы солдаты и там будут слідити за ним. Он спит, а жандарм уж на ньом сидит. Не будит го, лем го так привалил. Мой Стефан ся збудил и видит, што уж біда. Не думаючи долго, схватил того жандарма на собі, стиснул и обернулся с ним так, што достал го под свои коліна. Жандарм ани не боронился, бо Стефан одным ударом колін поламал му ребра. Але ту ище два жандармы біжат на помощь. Но стріляти не можут, бо их коллега там, лем с багнетам до Стефана, а он набрал смілости и зграбности, што полапал обох за ноты, повалил на землю, обох взял под себе и так збил, што по них мусіл війт, Дмитро Демчак, фуру послати и до Горлиц до шпыталя завезти. А Стефан карабины и багнеты поламал и того самого дня пошол за границу до Чехословакии. Там он утримуєся до нынішнього дня.

О якы два рокы послі того випадку он в ночи загостил до мене в нашом селі Лосью. Я на него:

— Стефан, бійся Бога, та чого ты ту пришол? Та-ж як теперь тебе поимают, то знашь што с тобом буде — або на місци застрілят, або Береза Картузска тя домучит.

А он до мене:

— Михав, я тебе знам добри и мам до тебе просьбу, бо никто инший не може мені в том ділі помочи. Я знам, же ты много ріжных штук поробил, то и тут можешь мі помочи и спасти мі житье.

Я собі думам: “Та я сам ту як на волоску вішу, а он спасенья у мене глядат”. Але звідатися треба:

— Та што ты хочешь, Стефан?

Он вынял из кишени папір и гварит:

— Я хочу ту на том папери печатку от нашого війта, бо иначе то мене чешскы власти отдадут полякам яко польского дезертира. А як ту буде печатка от війта, же я неє дезертир, лем добровільно перешел в Чехословакию, то мене лишат в спокою.

Думаю собі, же війт добровільно того не зробит, то треба ужити штуку. Подумал трохи, и рішил ужити подступ. У війта была стара мати, то треба буде из хижы єй вытягнути, а печатку війт в столику тримат. Але як ту стару на двір из хижы выманити? Но всьо одно — иду до війта в такий час, коли його не было дома. Бабуся сама дома, то я привитал єй по старому обычаю.

— Слава Іисусу Христу!

Она отповіла и пытаєся:

— А ты чого, Михав, куляшь?

— Ой, бабусю, та мі ся штоси в ночи стало и мя нога так заболіла, а я знам и чул от другых, же вы уж дуже людям помогли на таке.

О єсть, я то знам, — говорит бабуся. — Я ту в загородці мам таке зіля, зараз я тобі принесу.

И пішла по зіля, а я до столика. Столик был замкненый, то я дощечку поддвиг трохи и печатку прибил, где треба было. Бабусі заплатил 5 марок за зіля, а Стефанови отдал готовый документ. Он почекал до вечера и в ночи пустился назад на чехословацку сторону.

С той поры мы не виділи друг друга, але як я іхал в Америку, то на шифі я ся збесідувал с одным молодым хлопцом и довідался, же тот Стефан Гудак то был його швагер. (Так то всьо, што я знаю о судьбі, краяна Стефана Гудака.

Але што до судьбы лосянской торговли, то вышло цілком зле — просто катастрофа. Панска Польша убила у лосянов весь дух. За Австрии человік достал пашпорт на 3 рокы за 5 корон и мог іздити, где лем захотіл. А за панской Польшы уж не мог выіхати нигде от хижы, лем все податкы. Хочешь чым торгувати — треба мати карту промыслову. Добре: взял єс карту, то мусишь платити податок от промыслу. Но продати ничого не вільно, лем треба ище достати карту до продажы. Хочешь достати тоту карту, то зас податок. Але не можешь нич продати, бо не машь карты, же ти вільно возити товар на возі. Взял єс и третью карту, то зас податок от перевозу. И як ты обрахувал тоты карты, податкы и данины, то-с нич не заробил, лем доложил.

А сидишь дома, то так само податкы: податок от хаты, от поля. Але не уживай, лем тримай, но як хочешь уживати поле, то инший податок от уживанья. И што лем машь, то треба платити два податкы Панству Польскому: один податок от того, же машь, а другий от того, же уживать то, што машь.

Табаку не было, то газдове сіяли бакон, а финансовы стражникы ходили и рахували, скилько штук машь, то от каждой штукы податок. Ище поділили на сорты, и от каждого сорта свой податок.

По великых містах так само баламута и здырство, што люде мусіли жебраками стати, а с ними и вся краина. Поіхал я до Варшавы, бо треба мі было видіти американского консула. Закончил я свое діло у консула и треба уж іхати домой, но мі захотілось лосянов видіти, што жили в Варшаві. Я знал, где они ся сходят (то было на Валовой улиці), но на ногах было далеко идти, то взял я собі трамвай (стрит-кару). Входжу до середины и пытаюся кондуктора, скилько коштує заіхати на Валову улицу. Он каже: “10 тысяч марок”. Я вынял паперовый банкнот на 25 тысяч марок и дал йому. Он дал мі тикет, а сдачу не дає — говорит, же не має дробных. Повідат, жебы-м зголосился позже. Думам, же и так буде добре. Толпа народу навалила до трамваю, то мене одопхали. А тот тикет, што он мі дал, треба было тримати в рукі, а я собі думал, же раз я заплатил, то уж конец, и выпустил тикет на подлогу. Скоро я його пустил, а жандарм зараз до мене и пытаєся о билет. Я зогнулся, поднял с подлогы и даю йому. А он на мене:

— Ты лобузье, ты злодзьею, ты украдл другєму!

Я ся справлям, як можу, но віры не мам. Кажу, што кондуктор ище мені винен грошы, бо я дал йому 25,000 марок, а он не мал сдачы. Пішли до кондуктора, он каже: “Так, он заплатил, я йому винен, але он кинул билет на подлогу, то билет не важный, и мусит купити другий”. А жандарм свое: “Плати кару, бо ты билет кинул на подлогу”.

И так, заміст 10 тысяч за простый билет на трамваю, мене то коштувало 30,000 марок.

Така была панска Польша!

Я мал бы много до писанья на тоту тему, але я и так отступил уж от свого села, бо моя идея была, штобы написати за родне село Лосье, а не цілу Польшу. Но ище хочу спомнути, як мы ходили розоружати два постерункы жандармов — один в Ропі, а другий в Устью Русском. То было при концу первой світовой войны. Собралось нас полно старых солдатов и инвалидов из Ропы и Лосья. Австрия уж счезла, а єй жандармы стоят дальше на службі, то мы рішили их прогнати.

Пришли мы на постерунок в Ропі и послали трьох солдатов пояснити жандармам, чого мы пришли. Они не вірят нашым посланцам. Вышли всі на двор и пытаются цілой толпы, чого мы хочеме. Мы говориме, што нашы посланцы уж им пояснили, то мы хочеме знати, ци они поддаются добровольно, ци хотят сопротивлятися. Комендант сказал жандармам, штобы всьо отдали. Так они поддалися.

Так мы стары австрийскы солдаты докончували по селах австрийску власть. Но мы не знали, што нова панска Польша буде далеко горша от старой Австрии. А нашому селу Лосью нова Польша принесла правдиву руину.