Петро и Марта добры были люде: И жили по христіянски и никого не кривдили, такъ же и други ихъ за примѣръ брали. Та и дѣточки на нихъ ся подали. Трое ихъ было. Добрыхъ дѣточокъ, такихъ дѣточокъ, што ихъ други родичи тоже своимъ дѣточкамъ за примѣръ ставили.

Не барзъ собѣ желали веце дѣточокъ Петро и Марта, але Богъ далъ четверте. Хлопця.

Але лемъ ся вродилъ, то ужъ не такъ вызералъ, якъ тоты перши, бо малъ великій брюхъ и голову. Крайзбабка потѣшила няня и маму, же то прейде и брюхъ и голова змалѣютъ, бо то не разъ она таки дѣти при родахъ видѣла, а оно прешло. И брюхъ и голова зменшалися.

Але якъ баба. Лемъ вышла за порогъ, то заразъ першой бабѣ шепнула, што Мартѣ уродился ”больванъ“.

Але самъ ”больванъ“ собѣ съ того ничъ не робилъ, лемъ росъ. Росла голова и брюхъ. По двохъ мѣсяцахъ взялся за лыжку, по року лемъ смотрилъ, где ѣдятъ, ужъ тамъ и ѣлъ якъ старый. Ѣлъ веце отъ старого и брюхъ и голову малъ векшу отъ старого. А коли ужъ сталъ на ноги и почалъ ходити, ніяке ѣдло предъ нимъ не могло остоятися.

Чудно тото, же не плакалъ николи, лемъ ся смѣялъ. Бійте го не бійте а онъ все ся смѣялъ. На битку такій былъ твердый, якъ жито на молочиня.

А промысловый былъ барзъ, розумъ малъ барзъ острый, але лемъ што до ѣдла. Ничъ не можъ было скрыти предъ нимъ, бо онъ лемъ о томъ думалъ, где што кладутъ до ѣдла.

Чѣмъ былъ старшій, тѣмъ былъ промысловѣйшій. Якъ звычайно у насъ на селѣ ѣсть цѣла родина зъ одной миски, такъ и родина Петра ѣла зъ одной миски. Спочатку больван старался лемъ подъѣсти другихъ, та ся такъ понаглялъ, што ани не кусалъ. Повѣдали, же ажъ потомъ ”румегалъ“..

Потомъ ужъ и ѣсти зъ едной миски не можъ было съ больваномъ, бо такъ ”змудрѣлъ“, же плюнулъ въ тоту общу миску, жебы цѣла для него остала. Так, же мусѣли го замыкати въ коморѣ на часъ обѣда и тамъ давати му ѣсти.

И цѣла родина таки мала клопоты зо своимъ больваномъ, што и газдовство подупало.

А больванъ зо вшыткого смѣялся злорадно и где могъ, то шкодилъ своей родинѣ, своему брату и сестрамъ. Коли собѣ дакотре справило нову одежу, то имъ больванъ въ ночи замазалъ, або ножикомъ дзюръ наробилъ и велику му тото радость справляло, коли други плакали.

Росъ больванъ не по днямъ, а по часамъ. Казали му пасти: Поодбивалъ коровамъ каменями клуба и роги. Задусилъ пса. Выдобалъ шкломъ котови око.

Росъ у него и розумъ и то достъ острый. Часомъ таке придумалъ, што нормальный чловекъ того придумати бы не могъ. Што видѣлъ, то потрафилъ. Але николи для пожитку другихъ, лемъ для шкоды.

Всякого доброго дѣла ненавидѣлъ, зле дѣло го тѣшило и зато все старался добре дѣло убити, а злому помочи.

А люде повѣдали, же въ больванѣ, вмѣсто души, засѣлъ чортъ. Бо и село мало съ нимъ достъ клопоту и шкоды от него: Кому въ ночи плотъ превернулъ, кому до капусты коня вогналъ, кому деревца, щепы поподрѣзовалъ. Кормили го жены и просили, жебы лемъ имъ даякой шкоды не зробилъ.

Але хоцъ такъ родина, якъ и село терпѣли достъ отъ больвана, то го ховали и давали му ѣсти, бо были люде. Коли бы такъ больвановъ было больше, то бы вшыткихъ людей выдусили и то бы имъ справило велику радость, але слава Богу, больвановъ што разъ менше ся родитъ. Люде, значитъ, бесѣдовали, же въ больванѣ засѣлъ чортъ, вмѣсто души. И тото правда.

Але гдекотры учены не вѣрятъ въ чорта, такъ они тото толкуютъ такъ, же даколи вшытки люде были ”больвани“, такъ званы ”ейпсъ“ и они были такъ само злосливы, злорадны, безъ совѣсти.

Съ часами, съ милліонами роковъ переродилися, выделикатнѣли и стали изъ нихъ люде съ лѣпшимъ сердцемъ съ чувствомъ, съ наклоностями любви одинъ къ другому и охоты помочи ближнему, родинѣ, народу и человѣчеству.

И коли теперь родятся ищи злорадны больваны, то они слѣдъ злорадныхъ предковъ человѣка — ейпсъ, такъ примѣромъ, якъ чорны выбѣлѣютъ, а даколи въ четвертомъ поколѣніи родятся имъ чорны, такъ люде родятъ ищи больвановъ.

Але я думамъ, же скорше такъ якъ въ селѣ повѣдали, чортъ засѣлъ То ясно и то безъ всякихъ теорій и философіи.

Певно лемъ одно: Больваны родятся на шкоду родинѣ, селу и народу. Народный больванъ буде жити соками народа и буде злорадно смѣятися изъ его бѣды, бо больванъ лемъ все для себе.